Пышный, инкрустированный золотом Уайтхолл производил впечатление гораздо более величественное, чем представлял себе Макс. Ему не приходилось бывать при дворе, он даже думать не мог о том, что ему доведется когда-нибудь шагать по этим коридорам, следуя за парой ливрейных лакеев, которые проведут его в самое сердце королевской резиденции – приемную короля.

Подавая прошение о приеме, он не предполагал, что король лично пожелает встретиться с ним; монарх в последнее время чувствовал себя нехорошо – впервые после семидесяти лет отменного здоровья – и все большее количество дел поручал своим министрам.

Но с этим делом, по-видимому, из ряда вон выходящим, он решил ознакомиться лично.

Король не заставил Макса ждать. Лакей открыл дверь, доложил о нем и, поклонившись, жестом пригласил его войти.

Странно, но Макс не испытывал никакого волнения. Напротив, им овладело холодное безразличие; он уже узнавал это чувство, посещавшее его всякий раз, когда ему могла угрожать опасность.

Он догадывался, что причиной тому служит отчасти Мари, ее присутствие – пусть незримое, но ощущаемое сердцем.

Пройдя несколько шагов, он остановился и склонился в поклоне.

– Ваше величество.

Глава Британской империи сидел в разукрашенном кресле рядом с растопленным камином. Тяжелая, расшитая золотом голубая мантия из бархата скрывала его одежды, оставляя видимым только кружевной платок, пенившийся у него на шее и составлявший странный контраст с его обрюзгшим лицом, одутловатыми щеками и выдающимся вперед носом.

– Вы поступили правильно, явившись сами, д'Авенант, – сказал монарх. В его речи отчетливо слышался немецкий акцент, отличавший представителей ганноверской династии. – Я уже собирался отправлять людей на ваши поиски. – Он махнул слугам, и они удалились, беззвучно притворив за собой двери.

Макс выпрямился.

– Ваше величество, я смею надеяться, что с достаточной убедительностью изложил причины своей задержки.

Король помолчал. Несмотря на преклонный возраст и болезни, глаза его, из-под старомодного завитого парика глядевшие на Макса, были остры и проницательны.

Макс знал, что короля Георга II отличают два качества: страсть к пышности и вспыльчивость.

Второе пока никак не проявлялось.

Через некоторое время монарх кивнул, и будто бы даже одобрительно.

– Да, вы не знали о местонахождении Флеминга и потому скрывались. Что ж, вы проявили благоразумие, д'Авенант. – Жестом он велел Максу приблизиться. – Так где оно, это соединение, за которое, как вы утверждаете, мы заплатили слишком высокую цену?

Макс достал из кармана сюртука холщовый мешочек, подошел к королю и с поклоном подал его.

– Боюсь, оно оказалось бесполезным, ваше величество. Мадемуазель ле Бон сделала все возможное, чтобы воспроизвести свои первые...

– Вы уверены?

– Да, сэр. Она крайне напугана тем, что военные круги двух стран будут охотиться за ней до конца ее жизни. Поэтому она согласилась помочь нам.

Он не так уж далеко отошел от правды. Объяснение страдало, конечно, некоторыми погрешностями, но лучшего он найти не смог.

Ему было противно, что он вынужден давать своей блистательной даме столь жалкую характеристику, он чувствовал досаду оттого, что не может открыто превознести ее таланты, которые заслуживают высочайших похвал. Но иначе уберечь ее он не мог.

И она согласилась с этим – не очень охотно, но согласилась, усмотрев злую иронию в том, что умаление ее достоинств, от которого она страдала всю жизнь, станет единственно возможным способом обеспечить ее безопасность.

Король подбросил мешочек на ладони, определяя его вес.

– Так вы говорите, она согласилась назвать вам формулу, потому что питает чувства к вам?

– Да, ваше величество. Я говорил вам в письме и повторю снова: у меня сложилось впечатление, что она создала эту смесь случайно, сама того не желая. Она вовсе не гений зла, которого рисовало мне воображение. Ее даже трудно назвать ученым. Она всего-навсего любознательная и трудолюбивая девушка, питавшая некоторый интерес к химии. Но ее труды были бесплодны. Заинтересовавшую нас смесь она создала по ошибке, развлекаясь с какими-то формулами, которые нашла в тетрадях своего деда. Он был известным ученым, членом французской Академии наук. Сама же мадемуазель думала создать отнюдь не оружие, – он усмехнулся, – а удобрение.

– Удобрение?

Макс кивнул.

– Да. Удобрение для своего сада. Для бобовых культур, как она утверждает. Записи деда, которыми она пользовалась, уничтожил пожар, а без них она не может воспроизвести смесь. – Он помолчал и добавил: – Теперь никто не может это сделать.

– То есть мы можем быть спокойны? Французы больше не применят это страшное оружие?

– Совершенно верно, сэр. У них его не осталось. И я сомневаюсь, чтобы они продолжали его поиски – слишком неудачными оказались их химические изыскания.

– Да, верно, – усмехнулся монарх. – Эти изыскания оставили неизгладимый след – и не только в душе. – Он бросил мешочек на игорный столик. – Кроме того, они потеряли Шабо, единственного образованного человека в их военном ведомстве. – Он удрученно вздохнул. – Похоже, мы возвращаемся к старой традиции прямого истребления своих противников.

Макс грустно улыбнулся.

– Боюсь, вы правы, ваше величество.

– Прискорбно сознавать, что мы ни за что потеряли Вульфа, – печально сказал король.

Макс помолчал, вспоминая этого человека, отдавшего жизнь за свою страну.

– Да, сэр.

– Теперь о вас, д'Авенант. Насколько я понимаю, вы еще не получили вознаграждения за свои труды.

– Я ничего не прошу для себя, сэр.

– Как же это можно? Вы рисковали жизнью, были ранены. Я, к сожалению, не могу пожаловать вам орден, поскольку мы должны держать в секрете подобного рода службу королю, но вы вправе требовать иной компенсации.

Макс помедлил.

– Ваше величество, есть одна просьба, с которой я хотел бы обратиться к вам, – нерешительно начал он. – Не передавайте эту смесь военным, лучше отдайте ее в министерство агрономии. Мне кажется, из нее выйдет неплохое удобрение.