Напряженный, натянутый как струна, Макс быстрым взглядом оглядел заполненный людьми трактир. Одной рукой он держал локоть Мари, другой сжимал ручку кожаного саквояжа, набитого оружием.

Их встретили дым дешевого табака, смешанный с запахом жареного барашка, взрывы хохота и звонкие возгласы!

В этот час большинство столов были заняты: путешественники, лавочники, ремесленники и подмастерья распивали вино и эль, судача о местных новостях.

Огромная каменная печь занимала стену напротив входа. Двое мужчин, поднявшись из-за стола у дальнего ее конца, высыпали на стол мелочь. Туда-то Макс и повел Мари: вокруг изогнутой U-образной стойки, за которой на высоких табуретах сидели посетители и которая делила обширное помещение трактира на две половины.

Из женщин Мари здесь была чуть ли не единственной. Он понимал, что она неминуемо будет привлекать к себе внимание. Но в комнату уже вползали сумерки, а убогие свечные огарки были единственным источником света, так как печь в это время года уже не топилась. Освободившийся стол располагался в самом темном углу. Если даже кто-то и вспомнит, что они были здесь, он не сможет описать ее внешность.

– Присаживайся, дорогая. – Он выдвинул для нее стул. – Подожди, я посмотрю, чем нас тут могут угостить. Пожалуйста, ни в коем случае не снимай капюшон, по крайней мере, пока я не вернусь. – С этими словами он поставил свой саквояж на соседний стул.

Она кивнула и села.

– Мы останемся здесь на ночь?

– Нет, только перекусим и возьмем лошадей. Мне думается, будет лучше, если мы устроимся на ночлег где-нибудь подальше от Парижа.

– Хорошо, – она сонно вздохнула, удовлетворившись этим объяснением и не спрашивая больше ни о чем.

Доверяя ему.

Он почувствовал, как теплая волна нежности всколыхнулась у него в груди, но он подавил ее. Отсюда они поедут на восток, на Алькон, и через девять дней будут на бретонском побережье.

Через девять дней.

Сколько бы ни напоминал он себе об этом, но из головы не выходили слова, которые она недавно прошептала ему. Я вспомнила, что значит любить тебя. Комок подкатил к горлу. Он наклонился и, взяв в ладонь ее подбородок, нежно провел пальцем по ямочке. Этим утром, покидая ее постель, он твердо решил для себя, что никогда больше не даст выхода своим чувствам, – запрет их как запер бы в сейф самые дорогие ценности. Чтобы не причинить ей боли. Они будут двигаться на восток – час за часом, день за днем, он доведет себя и ее до изнеможения, так что помышлять по ночам о чем-либо другом, кроме как о сне, у них просто не останется сил.

Но сейчас, глядя в ее оттененные густыми ресницами глаза, он уже понимал, что усталость вряд ли будет помехой для них. Ничто не сможет удержать их: они будут стремиться друг к другу, как серебристый свет молодого месяца стремится во мраке ночи найти теплую, нагретую солнцем землю. Весь день, трясясь в карете, он отчаянно боролся с собой, едва превозмогая желание повалить ее на бархатный диван и снова любить.

Вот и сейчас, увидев милую, смущенную улыбку, дрожавшую у нее на губах, нежный румянец щек, он думал, чувствовал, он знал, что оба они в эту секунду думают об одном и том же: о постели, которая ждет их в конце дня.

Боже, как сияют ее глаза! Как она прекрасна! Он смотрел на нее, стремясь запечатлеть в памяти и в сердце каждую черточку этого лица. Не выдержав, он наклонился и запечатлел нежный поцелуй на ее устах. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторваться от ее губ.

Пусть даже она любит его, но ее любовь обернется ненавистью в тот же миг, как только она узнает, кто он такой и что он совершил.

И произойдет это через девять дней.

У него пересохло в горле.

– Я ненадолго, – сказал он.

Принудив себя заняться вопросами более практического плана, направился к стойке, где запыхавшийся трактирщик едва поспевал наполнять вином и элем кружки нетерпеливых посетителей, покрикивая при этом на своих работниц.

Макс облокотился о стойку и, щелкнув пальцами – жест повелительный и типично французский, – подозвал мужчину к себе.

– Да, месье? – Хозяин, не выпуская из левой руки три пустые кружки, правой рукой раскупоривал бутылку бордо. Макс положил на стойку золотой луидор – и в ту же секунду мужчина был всецело в его распоряжении. – Рад, что вы заглянули к нам, месье. Добро пожаловать. Что прикажете?

– Мы с женой, – он кивнул на сидящую в дальнем углу Мари, – не прочь хорошенько подкрепиться Может быть, даже отведать того ягненка, что жарится у вас на кухне Пару булочек и рокфор, если можно. Еще... Хотя... – Макс оглядел зал трактира, отметив про себя, что отдельные посетители балуются кофейком. – Шоколада у вас, наверное, нет?

– Только для особых посетителей, месье. Макс положил на стойку еще один луидор.

– Для таких, как вы, месье.

Хозяин опустил монеты в карман, после чего отправил на кухню одну из девушек, перечислив ей все, что заказал Макс.

Макс придвинулся к нему чуть ближе.

– Насколько мне известно, Луирет славится своими лошадьми, – непринужденно заговорил он. – Я слышал, они считаются самыми быстрыми во всей округе. Здесь проходит почтовый тракт, если не ошибаюсь. Не подскажете, где я могу справиться о лошадях? Я бы хотел нанять парочку.

– Сожалею, месье, но думаю, сегодня уже не осталось ни одной. Вчера проезжали почтовики, а сегодня через городок проехало довольно много путешественников. Вы не представляете, месье, сколько народа едет в Париж! Хотя, можете спросить в конюшне. – Он указал на дверь у другого конца стойки. – Конюх обычно оставляет одну-две лошади на случай...

– Особых посетителей, – с усмешкой подсказал Макс. Он чувствовал, как легчает с каждой минутой его мошна.

– Да, месье, – ухмыльнулся мужчина. – Можете сказать, что вас послал Марсель.

– Ну что ж, Марсель, благодарю вас.

Бросив взгляд через плечо, он увидел, что Мари разговаривает со служанкой, уже притащившей нагруженный пищей поднос.

Девушка налила в кружку шоколад, и Макс улыбнулся, заметив, как просияло лицо жены – лицо Мари. Даже такой пустяк, как дымящаяся кружка с шоколадом, мог доставить ей истинное наслаждение.